1934 –1980 г.
1. ПОСИДЕЛКИ
Опять село без керосина,
Спасибо хоть, что есть Луна.
Опять в углу чадит лучина,
Как в дедовские времена.
Ребята курят у порога,
Смолят, затягиваясь всласть.
Их нынче так собралось много, —
Что негде яблоку упасть.
Повсюду шутки-прибаутки, —
Мол не проехать, не пройти.
Тулупы, шубы, полушубки
Висят на вешалке, в кути.
Парок курчавится с мороза,
Гудит, как улей, старый дом,
Пропахший потом и навозом,
Парным пропахший молоком.
А девки — квочками на лавке…
И как мифический Орфей,
Для них на старой балалайке
Играет вальсы дед Михей.
Он улыбается блаженно,
Лаская пальцами лады.
И звуки льются вдохновенно
Из-под широкой бороды.
Но вот Алёшка и Алёнка
Впорхнули в круг, как мотыльки
И разухабисто, и звонко
Заговорили каблуки…
«Не такие шали рвали,
Рвали полушалочки.
Не таких девчат любили,—
Эта — ноль без палочки!»
«С неба звёздочка упала
На прибрежную межу.
Если милый не полюбит,
Я его приворожу!»
«Моя карточка у милочки
Хранится в сундучке.
Сшил я милочке ботиночки
На тонком каблучке!»
«Мы с милёнком целовались,
Любовалися Луной.
А теперь опять, подруженьки,
Одна хожу домой!»
«Я плыву по быстрой речке,
Будто лодка без весла.
Мне подружка бессердечная
Дорогу перешла!»
«Милый мой, милый мой,
Что ты ерепенишься?
Обещал на мне жениться,
А теперь не женишься!»
Скрипят от пляски половицы
Всё в доме вертится волчком.
За занавеской, под божницей,
Ребята режутся в очко.
А на засаленной скатёрке,
Как будто листья в листопад,
Рубли, червонцы и пятёрки
Небрежной кучкою лежат!
Поёт Михеева трёхструнка
Взамен гармошкиных мехов.
Поёт заливисто и звонко,
Почти до третьих петухов!
Пусть нет в деревне керосина,
И за бугор зашла луна…
Горит,
Горит,
Горит лучина,
Как в дедовские времена!..
2.
ХХХ
Корова пала у Егора.
Ревёт с детишками жена.
Вчера была совсем здорова, —
А нынче —
Вот тебе и на!
Стоит Егорша белый-белый,
Трясётся, как в ознобе, весь:
Не знает, что теперь и делать,—
И так житьё — хоть в петлю лезь.
Тоска - кручина сердце гложет
И спать ночами не даёт.
Каурка — тоже обезножил, —
Совсем, бедняга, не встаёт.
И вот, ещё свалилось горе —
Была кормилица — и нет.
Опять для бедного Егора
Сошёлся клином белый свет.
Ну, кто несчастному ответит,
Куда податься мужику?
…Как пёс голодный,
Воет ветер,
И навевает грусть - тоску!..
3. ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ
Метёт метель по улице.
Скрипят за речкой сани.
С портрета Ленин щурится
Раскосыми глазами.
Бородка рыжеватая,
И лысина к тому же.
Он смотрит виновато
На наш бедняцкий ужин.
Сидим, не точим лясы,
У миски сбившись в круг.
Таскаем щи без мяса,
Таскаем в восемь рук.
Таскаем в восемь ложек,
Хлебаем в восемь ртов,
И что совсем негоже, —
Потеем в сто потов.
Отец, как строгий отчим,
Шагает по избе.
И жалобно, по-волчьи,
Метель скулит в трубе.
В хлеву вздыхает тёлка.
Уже темным-темно.
Зелёной лапой ёлка
Скребётся к нам в окно.
…А ужин? Был иль не был? —
Сам бес не разберёт!
Сметаем крошки хлеба
И отправляем в рот.
По лесенке, с кровати,
Как в бане, на полок,
Мы лезем на полати,
Под самый потолок!
Трещит в углу лучина,
Поют сверчки гурьбой.
В избе одни мужчины,
И бабы — ни одной!
А Ленин из потёмок
Задумавшись, глядит.
И галстук, как ребёнок,
Припал к его груди.
4.
ХХХ
День-деньской кладёт поклоны
Бабка Акулина:
Сын - безбожник
Снял иконы,
Сжёг их у овина.
— Опустела наша хата, —
Голосит бабуся, —
Накажи ты супостата,
Господи Исусе!
Дед Петруха
Смотрит хмуро,
Курит "козью ножку”.
— Перестань ты хныкать, дура! —
Дай подумать трошки.
Ломит кости,— нету мочи.
Дрянь, а не погодка!
Дед Петруха
Щиплет молча
Сивую бородку.
А сыночек ненаглядный
Ходит с гордым видом.
Парень бравый
И нарядный, —
Сапоги со скрипом.
Кашемирова рубашка,
Поясок шелковый.
Пиджачёчек на распашку
И портфельчик новый.
Смотрит старший брат с портрета
На героя-брата…
Нет икон.
Лампадки нету.
Опустела хата!..
5.
ХХХ
Рыжикову Катьку замуж выдавали, —
Ничего в приданое
Девке не давали.
Ни тебе овечки, ни тебе телушки
У невесты не было денег ни полушки.
И жених такой же, как она, богатый:
Ни пимов, ни шапки, ни коня, ни хаты.
Тёплый полушубок знал он по наслышке —
И зимой, и летом бегал в зипунишке.
Сватался за Катьку сам Абрамов Вадька,
Только отказала мироеду Катька.
Был ей люб до гроба лишь один Данила, —
Золотые кудри, молодая сила!..
6.
ЛЕБЕДА
Поле, поле! Полынь да осот.
Да жара, как в кромешном аду.
Вся надежда, — который уж год! —
На кормилицу - лебеду.
Эх, лебёдушка, лебеда!
Пополам со слезой каравай.
Без тебя — на деревне — беда,
Хоть сегодня суму надевай!
Только много ли проку в суме,
Коль весь год наподобье поста?
Если засуха всюду в стране, —
Ведь никто не подаст и куска.
Дед Терентий не зря загрустил,
Еле-еле приплёлся домой.
Он опять за деревню ходил
На свиданье с покойной женой!..
7.
ХХХ
Под машинку подстрижены склоны.
Спит Чулым, тишиною объят…
А по склонам
Суслоны, суслоны, —
Как большие матрёшки стоят.
На груди золотые мониста,
Перевясла — что модный кушак.
Эх, позвать бы сюда гармониста,
Пусть сплясали б они «Краковяк».
Только, нет,
Не до пляски подружкам,
Их увозят с полей на гумно,
Где за печкой,
В ведёрных кадушках,
Скороспелое бродит вино.
Нынче выдалась сытая осень,
Даже песни поют мужики…
А от мельницы
Ветер разносит
Опьяняющий запах муки!..
8.
ХХХ
Стрижи над речкою снуют.
Коровы-дуры впали в спячку.
Лежат блаженно и жуют
Свою берёзовую жвачку.
И как кузнечные меха,
Вздымаются бока коровьи.
А бык глядит на пастуха
Глазами, налитыми кровью.
«Эх, Кузя, Кузя! Царь быков!
Сними хоть здесь свою корону!
Не трону я твоих коров,
Да и телят твоих не трону!
Я от жары изрядно взмок,
Мне искупаться не мешало б.
Но на меня уже, дружок,
И так скопилось много жалоб.
А искупаюсь я тогда,
Когда прохладою повеет:
В Чулыме по ночам вода
Намного чище и теплее».
И Кузя не перечит мне,
Стоит средь родичей вальяжно.
А по литой его спине
Скворец расхаживает важно.
1934 –1980 |
